Во весь голос. Первое вступление в поэму
Уважаемые товарищи потомки! Роясь в сегодняшнем окаменевшем г...... наших дней изучая потемки, вы, возможно, спросите и обо мне. И, возможно, скажет ваш ученый, кроя эрудицией вопросов рой, что жил-де такой певец кипяченой и ярый враг воды сырой. Профессор, снимите очки-велосипед. Я сам расскажу о времени и о себе. Я, ассенизатор и водовоз, революцией мобилизованный и призванный, ушел на фронт из барских садоводств поэзии - бабы капризной. Засадила садик мило, дочка, дачка, водь и гладь - сама садик я садила, сама буду поливать. Кто стихами льет из лейки, кто кропит, набравши в рот - кудреватые Митрейки, мудреватые Кудрейки - кто их к черту разберет! Нет на прорву карантина - мандолинят из-под стен: "Тара-тина, тара-тина, т-эн-н..." Неважная честь, чтоб из этаких роз мои изваяния высились по скверам, где харкает туберкулез, где б... с хулиганом да сифилис. И мне агитпроп в зубах навяз, и мне бы строчить романсы на вас - доходней оно и прелестней. Но я себя смирял, становясь на горло собственной песне. Слушайте, товарищи потомки, агитатора, горлана-главаря. Заглуша поэзии потоки, я шагну через лирические томики, как живой с живыми говоря. Я к вам приду в коммунистическое далеко не так, как песенно-есененный провитязь. Мой стих дойдет через хребты веков и через головы поэтов и правительств. Мой стих дойдет, но он дойдет не так,- не как стрела в амурно-лировой охоте, не как доходит к нумизмату стершийся пятак и не как свет умерших звезд доходит. Мой стих трудом громаду лет прорвет и явится весомо, грубо, зримо, как в наши дни вошел водопровод, сработанный еще рабами Рима. В курганах книг, похоронивших стих, железки строк случайно обнаруживая, вы с уважением ощупывайте их, как старое, но грозное оружие. Я ухо словом не привык ласкать; ушку девическому в завиточках волоска с полупохабщины не разалеться тронуту, Парадом развернув моих страниц войска, я прохожу по строчечному фронту. Стихи стоят Свинцово - тяжело, готовые и к смерти и к бессмертной славе. Поэмы замерли, к жерлу прижав жерло нацеленных зияющих заглавий. Оружия любимейшего род, готовая рвануться в гике, застыла кавалерия острот, поднявши рифм отточенные пики. И все поверх зубов вооруженные войска, что двадцать лет в победах пролетали, до самого последнего листка я отдаю тебе, планеты пролетарий. Рабочего громады класса враг - он враг и мой, отъявленный и давний. Велели нам идти под красный флаг года труда и дни недоеданий. Мы открывали Маркса каждый том, как в доме собственном мы открываем ставни, но и без чтения мы разбирались в том, в каком идти, в каком сражаться стане. Мы диалектику учили не по Гегелю. Бряцанием боев она врывалась в стих, когда под пулями от нас буржуи бегали, как мы когда-то бегали от них. Пускай за гениями безутешною вдовой плетется слава в похоронном марше - умри, мой стих, умри, как рядовой, как безымянные на штурмах мерли наши! Мне наплевать на бронзы многопудье, мне наплевать на мраморную слизь. Сочтемся славою - ведь мы свои же люди,- пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм. Потомки, словарей проверьте поплавки: из Леты выплывут остатки слов таких, как "проституция", "туберкулез", "блокада". Для вас, которые здоровы и ловки, поэт вылизывал чахоткины плевки шершавым языком плаката. С хвостом годов я становлюсь подобием чудовищ ископаемо-хвостатых. Товарищ жизнь, давай быстрей протопаем, протопаем по пятилетке дней остаток. Мне и рубля не накопили строчки, краснодеревщики не слали мебель на дом. И кроме свежевымытой сорочки, скажу по совести, мне ничего не надо. Явившись в Це Ка Ка идущих светлых лет, над бандой поэтических рвачей и выжиг я подыму, как большевистский партбилет, все сто томов моих партийных книжек.Примечание
Известно, что "Во весь голос" было вступлением к поэме о пятилетке. За этим произведением, ставшим поэтическим завещанием Маяковского и задуманным как "Первое вступление в поэму о пятилетке", в дальнейшем закрепилось жанровое определение поэма. Поэмой называл его и сам Маяковский, выступая в Доме комсомола Красной Пресни 25 марта 1930 года.
Написано в течение декабря 1929 - января 1930 года. Конкретным поводом к написанию явилась отчетная выставка "20 лет работы Маяковского", открытие которой предполагалось в декабре 1929 года.
Началом своей творческой деятельности Маяковский считал утраченную тетрадь стихов, написанных в одиночной камере Центральной пересыльной Бутырской тюрьмы (Москва), где содержался в свой последний арест с 18 августа 1909 по 9 января 1910 года за участие в подпольной революционной борьбе. Тетрадь со стихами была отобрана надзирателем при выходе Маяковского из тюрьмы.
На непосредственную связь "Первого вступления в поэму" и выставки "20 лет работы Маяковского" поэт указывал, выступая 25 марта 1930 года в Доме комсомола Красной Пресни на вечере, посвященном двадцатилетию своей деятельности: "Последняя из написанных вещей - о выставке, так как это целиком определяет то, что я делаю и для чего я работаю.
Очень часто в последнее время вот те, кто раздражен моей литературно-публицистической работой, говорят, что я стихи просто писать разучился и что потомки меня за это взгреют. Я держусь такого взгляда. Один коммунист говорил: "Что потомство! Ты перед потомством будешь отчитываться, а мне гораздо хуже - перед райкомом. Это гораздо труднее". Я человек решительный, я хочу сам поговорить с потомками, а не ожидать, что им будут рассказывать мои критики в будущем. Поэтому я обращаюсь непосредственно к потомкам в своей поэме, которая называется "Во весь голос"… "Выставка-это не юбилей, а отчет о работе. Я требую помощи, а не возвеличения несуществующих заслуг..." "Я выставил, потому что хотел показать, что я сделал",- говорил Маяковский.- "Я ее устроил потому, что ввиду моего драчливого характера на меня столько собак вешали и в стольких грехах меня обвиняли, которые есть у меня и которых нет, что иной раз мне кажется, уехать бы куда-нибудь и просидеть года два, чтобы только ругани не слышать.
Но, конечно, я на второй день от этого пессимизма опять приободряюсь и, засучив рукава, начинаю драться, определив свое право на существование как писателя революции, для революции, не как отщепенца. То есть смысл этой выставки - показать, что писатель-революционер - не отщепенец, стишки которого записываются в книжку и лежат на полке и пропыливаются, но писатель-революционер является человеком-участником повседневной будничной жизни строительства социализма".
Выставка "20 лет работы Маяковского" открылась 1 февраля 1930 года в Доме Федерации объединения советских писателей (ныне Правление Союза писателей СССР, ул. Воровского, 50). Конференц-зал и две смежные с ним комнаты, отведенные для выставки, с трудом умещали образцы работ поэта и художника, выполненных за два десятилетия. На выставке демонстрировались все издания, в которых печатался поэт,- книги, альманахи, журналы, газеты. "Книги Маяковского - всего 1 250 000",- поясняла табличка над стендами. По одному от каждого названия представительствовали журналы и газеты, в которых сотрудничал Маяковский. Газетные стенды, раскрывающие связь поэта с многомиллионным читателем, его работу в периферийной прессе, шли под полемическим лозунгом "Маяковский не понятен массам" Макеты "Мистерии-Буфф" и "Клопа" представляли работу Маяковского на театре. "Лаборатория" демонстрировала его черновые и беловые рукописи, раскрывая творческий процесс. На стенде "К автобиографии", рядом с документами об учебе в Кутаисской и Московской гимназиях, была расположена нелегальная политическая литература - брошюры, листовки, прокламации, - характеризующая круг интересов юноши Маяковского. Материалы Московского охранного отделения, департамента полиции, военного суда раскрывали историю трех арестов "Высокого" (под этим именем Маяковский значился в донесениях охранки).
Карта Советского Союза с прочерченными маршрутами поездок Маяковского и диаграмма "Маяковский на эстраде" указывали названия городов, в которых побывал поэт с 1926 по 1930 год.
Два других зала выставки демонстрировали образцы работы Маяковского в РОСТА, его лозунги к агитационным плакатам и рекламам.
Поэма "Во весь голос" создавалась в процессе работы над подготовкой выставки и была закончена к 26 января 1930 года. Соотнесение поэмы с экспозицией выставки дает представление о процессе рождения образов, о движении поэтической мысли, развивающейся от конкретных фактов к широким художественным обобщениям.
Парадом развернув моих страниц войска, я прохожу по строчечному фронту
Эта развернутая метафора, определившая образную структуру центральной части поэмы, имеет свою конкретную зрительную подоснову, восходя к выставке. Выставка "20 лет работы Маяковского" действительно была своего рода "парадом", смотром войск, представленных поэтом как "грозное оружие". По-видимому, в процессе оформления стендов, в часы раздумий перед ним возникали ассоциации, конкретизирующие и развивающие этот главный образ - "парад войск", "строчечный фронт".
Экспозиция выставки позволяет увидеть и процесс рождения обобщенного крылатого образа, выразившего пафос всего творчества Маяковского: "Все сто томов моих партийных книжек". Первоначальный вариант в автографе этих строк: "все шесть томов моих партийных книжек" непосредственно связан со стендом выставки, демонстрировавшим шесть книжек в светлой суперобложке - тома начавшего выходить в Госиздате десятитомного собрания сочинений. При жизни Маяковского вышло шесть томов.
Первое публичное чтение поэмы Маяковским состоялось 1 февраля на открытии выставки "20 лет работы Маяковского"; 6 февраля он читал "Во весь голос" на конференции МАПП (Московская ассоциация пролетарских писателей), принявшей его в члены РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей); 15 февраля - на выставке "20 лет работы Маяковского", 22 февраля - на закрытии выставки; 25 февраля - на открытии клуба театральных работников; 5 марта-на открытии выставки "20 лет работы Маяковского" в Ленинграде в Доме печати; 25 марта - в Доме комсомола Красной Пресни (Москва); 9 апреля - на вечере в Институте народного хозяйства имени Г. В. Плеханова (Москва).
В. Маяковский среди молодежи на выставке "20 лет работы Маяковского". 1930
Засадила садик мило, дочка, дачка, водь и гладь ...- аналогичное высказывание Маяковского по отношению к так называемому "чистому искусству" имело место еще в марте 1918 года: "В мелочных лавочках, называемых высокопарно выставками, торгуют чистой мазней барских дочек и дачек в стиле рококо и прочих Людовиков..." ("Манифест летучей федерации футуристов").
...сама садик я садила, сама буду поливать ...- двустишие популярной в те годы частушки.
...кудреватые Митрейки, мудреватые Кудрейки ...- молодые поэты К. Н. Митрейкин (1905-1934) и А. А. Кудрейко (р. 1907), близкие в те годы к группировке Литературный центр конструктивистов, которую Маяковский резко критиковал в ряде выступлений 1929-1930 годов за эстетство и увлечение техницизмом. Выступив с критикой ряда молодых поэтов на конференции МАПП 8 февраля 1930 года, Маяковский привел строфу из сборника А. Кудрейко "Осада" (1929) как образец "пастушески-пасторальной оснастки поэтического произведения".
"Тара-тина, тара-тина, т-эн-н..." - Маяковский высмеивает поэтические ухищрения главы Литературного центра конструктивистов поэта Ильи Сельвинского, который в стихотворении "Цыганский вальс на гитаре" (1923) писал.
И доносится толико стоны? гиттаоры: Тара гинна-таратинна-tan...
Провитязь - иронический неологизм Маяковского, образованный от слов "провидец" и "витязь"
...водопровод, сработанный еще рабами Рима .- Имеются в виду водопроводные системы (акведуки) Рима и провинций Римской империи (с 4 в. до н. э.)
Лета - в греческой мифологии река забвения в подземном царстве.
Це Ка Ка - Центральная Контрольная Комиссия, партийный орган, избиравшийся съездом ВКП(б).
Первое вступление в поэму
Уважаемые
Товарищи потомки!
Роясь
в сегодняшнем
окаменевшем дерьме,
наших дней изучая потемки,
вы,
возможно,
спросите и обо мне.
И, возможно, скажет
ваш ученый,
кроя эрудицией
вопросов рой,
что жил-де такой
певец кипяченой
и ярый враг воды сырой.
Профессор,
Снимите очки-велосипед!
Я сам расскажу
о времени
и о себе.
Я, ассенизатор
и водовоз,
революцией
Мобилизованный и призванный,
ушел на фронт
Из барских садоводств
поэзии -
Бабы капризной.
Засадила садик мило,
дочка,
и гладь -
сама садик я садила,
сама буду поливать.
Кто стихами льет из лейки,
кто кропит,
Набравши в рот -
кудреватые Митрейки,
мудреватые Кудрейки -
кто их к черту разберет!
Нет на прорву карантина -
мандолинят из-под стен:
«Тара-тина, тара-тина,
т-эн-н...»
Неважная честь,
чтоб из этаких роз
мои изваяния высились
по скверам,
где харкает туберкулез,
где б... с хулиганом
да сифилис.
И мне
агитпроп
в зубах навяз,
и мне бы
строчить
романсы на вас,-
доходней оно
и прелестней.
Но я
себя
смирял,
становясь
на горло
Собственной песне.
Слушайте,
товарищи потомки,
агитатора,
Горлана-главаря.
Заглуша
поэзии потоки,
я шагну
через лирические томики,
как живой
С живыми говоря.
Я к вам приду
в коммунистическое далеко
не так,
как песенно-есененный провитязь.
Мой стих дойдет
Через хребты веков
и через головы
поэтов и правительств.
Мой стих дойдет,
Но он дойдет не так,-
не как стрела
в амурно-лировой охоте,
не как доходит
к нумизмату стершийся пятак
и не как свет умерших звезд доходит.
Мой стих
Громаду лет прорвет
и явится
Весомо,
грубо,
Зримо,
как в наши дни
вошел водопровод,
сработанный
Еще рабами Рима.
В курганах книг,
похоронивших стих,
железки строк случайно обнаруживая,
вы
с уважением
ощупывайте их,
как старое,
Но грозное оружие.
Я
ухо
Не привык ласкать;
ушку девическому
в завиточках волоска
с полупохабщины
Не разалеться тронуту.
Парадом развернув
моих страниц войска,
я прохожу
По строчечному фронту.
Стихи стоят
свинцово-тяжело,
готовые и к смерти
и к бессмертной славе.
Поэмы замерли,
к жерлу прижав жерло
нацеленных
Зияющих заглавий.
Оружия
любимейшего
род,
готовая
рвануться в гике,
застыла
кавалерия острот,
поднявши рифм
отточенные пики.
И все
поверх зубов вооруженные войска,
что двадцать лет в победах
Пролетали,
до самого
Последнего листка
я отдаю тебе,
планеты пролетарий.
Рабочего
Громады класса враг -
он враг и мой,
отъявленный и давний.
Велели нам
идти
под красный флаг
года труда
И дни недоеданий.
Мы открывали
каждый том,
как в доме
Собственном
мы открываем ставни,
но и без чтения
Мы разбирались в том,
в каком идти,
в каком сражаться стане.
Мы
диалектику
учили не по Гегелю.
Бряцанием боев
она врывалась в стих,
когда
Под пулями
от нас буржуи бегали,
как мы
Когда-то
Бегали от них.
Пускай
за гениями
Безутешною вдовой
плетется слава
в похоронном марше -
умри, мой стих,
умри, как рядовой,
как безымянные
На штурмах мерли наши!
Мне наплевать
на бронзы многопудье,
мне наплевать
На мраморную слизь.
Сочтемся славою -
Ведь мы свои же люди,-
пускай нам
Общим памятником будет
построенный
в боях
социализм.
Потомки,
словарей проверьте поплавки:
из Леты
выплывут
остатки слов таких,
как «проституция»,
«туберкулез»,
«блокада».
Для вас,
которые
здоровы и ловки,
поэт
вылизывал
чахоткины плевки
шершавым языком плаката.
С хвостом годов
Я становлюсь подобием
чудовищ
ископаемо-хвостатых.
Товарищ жизнь,
быстрей протопаем,
протопаем
По пятилетке
дней остаток.
Мне
Не накопили строчки,
краснодеревщики
Не слали мебель на дом.
И кроме
свежевымытой сорочки,
скажу по совести,
Мне ничего но надо.
Явившись
в Це Ка Ка
идущих
светлых лет,
над бандой
Поэтических
рвачей и выжиг
я подыму,
как большевистский партбилет,
все сто томов
партийных книжек.
Владимир Маяковский, 1929-1930
В. Маяковский успел написать лишь вступление к поэме "Во весь голос". В центре вступления — личность самого поэта, обращающегося к потомкам, представляющего им себя — творца, «ассенизатора и водовоза», «революцией мобилизованного и призванного», «агитатора, горлана-главаря». Поэт отвергает творчество камерное, созданное разными «кудреватыми Митрейками» и «мудреватыми Кудрейками», которые «мандолинят из-под стен: / «тара-тина, тара-тина, / т-эн-н... ». Он утверждает значимость поэзии дела, чернорабочей, являющейся результатом изнурительного, но благородного, преодолевающего, побеждающего время труда.
Поэзию В. Маяковский приравнивает не только к черновому тяжелому труду, но и к «старому, но грозному оружию», считает, что она не должна ласкать «ухо словом», ублажать слух девичий, а служить, как воин, «планеты пролетарию». Чтобы подтвердить этот главный тезис, в произведении используется развернутое метафорическое сравнение художественного творчества с военным смотром — парадом, в котором участвуют стихи, поэмы, остроты, рифмы.
В произведении утверждается значимость поэзии, служащей рабочему классу, овеянной красным флагом, рожденной в боях и сражениях («Когда / под пулями / от нас буржуи бегали, / как мы / когда-то / бегали от них»).
Вторая идея вступления — о бескорыстии художественного творчества, особенно активно звучащая в заключительной части произведения. В. Маяковский выражается лаконично, эмоционально, слова его звучат как клятва в верности народу, потомкам.
И еще одна идея проходит через произведение — полемическое, критическое отношение к «поэтическим рвачам и выжигам», к сторонникам поэзии облегченной, не запрограммированной на «чернорабочий подвиг».
По жанру поэма задумывалась как лирико-публицистическая, однако вступление к ней имеет форму монолога, написанного в лучших традициях красноречия, ораторского искусства. Отсюда — многочисленные обращения («Уважаемые товарищи потомки! », «Слушайте, товарищи потомки»), повторы («Мы открывали... », «Мы диалектику учили...»), инверсии («Я ухо словом не привык ласкать»). Однако в целом во вступлении сохраняется прямой порядок слов.
Как и в прежних произведениях, В. Маяковский удачно использует выразительные тропы — эпитеты («старое, но грозное оружие», «стихи стоят свинцово-тяжело», «зияющие заглавия»), метафоры («вопросов рой», «харкает туберкулез», «горло собственной песни», «строчечный фронт»), сравнения («поэзия — баба капризная», «Мы открывали / Маркса / каждый том, / как в доме собственном / мы открываем ставни»).
В стиле В. Маяковского во вступлении к поэме — использование оригинальной авторской, корневой, составной рифм: «потомки — потемки», «вопросов рой — сырой», «водовоз — садоводств», «потомки — томики», «провитязь — правительств», «охоте — доходит» и т. д. Многие рифмы у поэта новаторские, консонансные, в них соблюдается созвучие согласных звуков. В. Маяковский часто рифмует разные части речи. Не обходится великий мастер-словотворец и без неологизмов («выжиги» — прожигатели жизни, «чахоткины плевки», «не разаляться» (от слова «алый»), «сработанный», «мандолинят»).
Уважаемые
товарищи потомки!
Роясь
в сегодняшнем
окаменевшем г.....,
наших дней изучая потемки,
вы,
возможно,
спросите и обо мне.
И, возможно, скажет
ваш ученый,
кроя эрудицией
вопросов рой,
что жил-де такой
певец кипяченой
и ярый враг воды сырой.
Профессор,
снимите очки-велосипед!
Я сам расскажу
о времени
и о себе.
Я, ассенизатор
и водовоз,
революцией
мобилизованный и призванный,
ушел на фронт
из барских садоводств
поэзии -
бабы капризной.
Засадила садик мило,
дочка,
дачка,
водь
и гладь -
сама садик я садила,
сама буду поливать.
Кто стихами льет из лейки,
кто кропит,
набравши в рот -
кудреватые Митрейки,
мудреватые Кудрейки -
кто их к черту разберет!
Нет на прорву карантина -
мандолинят из-под стен:
«Тара-тина, тара-тина,
т-эн-н…»
Неважная честь,
чтоб из этаких роз
мои изваяния высились
по скверам,
где харкает туберкулез,
где б… с хулиганом
да сифилис.
И мне
агитпроп
в зубах навяз,
и мне бы
строчить
романсы на вас -
доходней оно
и прелестней.
Но я
себя
смирял,
становясь
на горло
собственной песне.
Слушайте,
товарищи потомки,
агитатора,
горлана-главаря.
Заглуша
поэзии потоки,
я шагну
через лирические томики,
как живой
с живыми говоря.
Я к вам приду
в коммунистическое далеко́
не так,
как песенно-есененный провитязь.
Мой стих дойдет
через хребты веков
и через головы
поэтов и правительств.
Мой стих дойдет,
но он дойдет не так,-
не как стрела
в амурно-лировой охоте,
не как доходит
к нумизмату стершийся пятак
и не как свет умерших звезд доходит.
Мой стих
трудом
громаду лет прорвет
и явится
весомо,
грубо,
зримо,
как в наши дни
вошел водопровод,
сработанный
еще рабами Рима.
В курганах книг,
похоронивших стих,
железки строк случайно обнаруживая,
вы
с уважением
ощупывайте их,
как старое,
но грозное оружие.
Я
ухо
словом
не привык ласкать;
ушку девическому
в завиточках волоска
с полупохабщины
не разалеться тронуту.
Парадом развернув
моих страниц войска,
я прохожу
по строчечному фронту.
Стихи стоят
свинцово-тяжело,
готовые и к смерти
и к бессмертной славе.
Поэмы замерли,
к жерлу прижав жерло
нацеленных
зияющих заглавий.
Оружия
любимейшего
род,
готовая
рвануться в гике,
застыла
кавалерия острот,
поднявши рифм
отточенные пики.
И все
поверх зубов вооруженные войска,
что двадцать лет в победах
пролетали,
до самого
последнего листка
я отдаю тебе,
планеты пролетарий.
Рабочего
громады класса враг -
он враг и мой,
отъявленный и давний.
Велели нам
идти
под красный флаг
года труда
и дни недоеданий.
Мы открывали
Маркса
каждый том,
как в доме
собственном
мы открываем ставни,
но и без чтения
мы разбирались в том,
в каком идти,
в каком сражаться стане.
Мы
диалектику
учили не по Гегелю.
Бряцанием боев
она врывалась в стих,
когда
под пулями
от нас буржуи бегали,
как мы
когда-то
бегали от них.
Пускай
за гениями
безутешною вдовой
плетется слава
в похоронном марше -
умри, мой стих,
умри, как рядовой,
как безымянные
на штурмах мерли наши!
Мне наплевать
на бронзы многопудье,
мне наплевать
на мраморную слизь.
Сочтемся славою -
ведь мы свои же люди,-
пускай нам
общим памятником будет
построенный
в боях
социализм.
Потомки,
словарей проверьте поплавки:
из Леты
выплывут
остатки слов таких,
как «проституция»,
«туберкулез»,
«блокада».
Для вас,
которые
здоровы и ловки,
поэт
вылизывал
чахоткины плевки
шершавым языком плаката.
С хвостом годов
я становлюсь подобием
чудовищ
ископаемо-хвостатых.
Товарищ жизнь,
давай
быстрей протопаем,
протопаем
по пятилетке
дней остаток.
Мне
и рубля
не накопили строчки,
краснодеревщики
не слали мебель на́ дом.
И кроме
свежевымытой сорочки,
скажу по совести,
мне ничего не надо.
Явившись
в Це Ка Ка
идущих
светлых лет,
над бандой
поэтических
рвачей и выжиг
я подыму,
как большевистский партбилет,
все сто томов
моих
партийных книжек.
Интересный парадокс заключается в том, что эта поэма так и не была написана Маяковским. Буквально перед своей смертью он написал всего лишь вступление к ней, которое он посвятил первой советской пятилетке в конце 1929 - начале 1930 гг.
Приступая к теме «Анализ: «Во весь голос» Маяковский», надо отметить, что этот стих поэт приурочил к юбилейной выставке - 25-летию своего творческого пути. Сам он, выступая перед собравшейся публикой, говорил, что это произведение полностью и целиком отражает все то, над чем он так работал все эти долгие годы, и представил его как отчет о проделанной творческой работе. Так, сам того не подозревая, он продолжил этим классическую тему «памятника», начатую еще Державиным и Пушкиным.
«Во весь голос», Маяковский: анализ
В этом вступлении знаменитый поэт противопоставляет себя чистому искусству, которое не признает никакой политики. Именно в этом амплуа складывается общее впечатление о его отношении к творчеству вообще и к его отдельным представителям в частности.
В некотором роде стало неким посланием будущим потомкам. Поэт как будто оценивает себя взглядом из будущего, глядя в настоящее, где сразу поражает строчками: «Я, ассенизатор и водовоз, революцией мобилизованный…».
Этими словами он создает некий образ поэзии без смысла и цели, которую саркастично и остро высмеивает, называя «капризной бабой».
Стихи как орудие
Стихи его не просто строчки на бумаге, он использует их как серьезное оружие в борьбы за коммунистическое дело.
Поэт-агитатор намекает на то, что ни правительства, ни «лирических томиков», ни «хребтов веков» не боится. Это открыто заявляет во весь голос Маяковский. Анализ произведения сводится к тому, что его оружие не ранит и не убивает человека, но оно может очень сильно поразить душу и сердце человека. Он пишет пророческие строчки, в которых намекает на то, что его стихи стоят свинцово и готовы к смерти.
Вдохновение
Все свое самое желанное написал в поэме «Во весь голос» Маяковский. Анализ ее говорит о том, что все, чем занимался поэт, создавалось совсем не для эстетического наслаждения потому, что оно строит, вдохновляет и борется с бессмысленностью, двигается вперед и ведет за собой массы. Он думал, что его призвание - реализовывать социалистические мечты и с широкими массами идти в светлое будущее.
Писатель призывает: «Умри мой стих как рядовой». Он считает, что для общественного благополучия поэт должен трудиться в поте лица, забывая о себе и не думая о вознаграждении, принося в жертву свое творчество.
Он пишет в своем стихотворении, что, кроме свежевымытой сорочки, ему ничего не нужно, а еще что поэт и общество неразделимы.
Судьба и Родина
В продолжение темы «Маяковский «Во весь голос»: анализ стихотворения» надо отметить и то, что дейный творец называет потомков ловкими и здоровыми, и, по его мнению, они должны помнить, каким трудом все оплачено, он сравнивал его с вылизыванием «чахоткиных плевков».
Немного удивительно, но Владимр Владимирович описывает будущее, что уже наступило «коммунистическое далеко», в которое он вложил максимум усилий, ведь каждый свой трудовой наступивший день он инвестировал в будущее.
Поэт считает это своим гражданским долгом - построить достойное будущее, и это желание буквально обессилило его душу.
Крик души
Об этом и кричит в своем стихотворении «Во весь голос» Маяковский. Анализ вступления говорит о том, что поэт вдохновляет народ к строительству светлого будущего, и что все должны помнить тех, кто был причастен к бою за социализм и коммунизм, и не забывать их отчаянный труд. Их душа живет в каждой строчке его и обязательно пройдет сквозь столетия.
Великий идейник обращается к ним как к тем, кто по-настоящему верит в коммунизм, и выражает себя потомком этих людей, которые и представить себе уже не могут, во что можно было так искренне и глубоко верить, и найдется ли столько сил, сколько было в праотцах октябрьской революции.
Заключение
Из вступления к поэме «Во весь голос» стало понятно, что оно представляет собой в некотором виде завещание, написанное практически за три месяца до его трагической гибели. Этот вопрос еще более интересен, так как осталось неясным, убили поэта или это было самоубийство. Многие историки и эксперты криминалистики, исследуя все факты, документы и свидетельства, пришли к мнению, что его все-таки убили. А убили из-за того, что он начал вникать в дела правительства Сталина, который уклонился от того ленинского курса, о котором так мечтали миллионы людей. Темное это дело, такое же, как и с Есениным.
Однако самым интересным остается то, что вера его все-таки стала колебаться в конце жизни, и на то были у него свои причины. Даже у такого отъявленного коммуниста в итоге вечером 13 апреля 1930 года вырвется из души «О, Господи!». В эту минуту рядом с ним будет находиться его любимая женщина, Полонская, которая очень удивится этому восклицанию и переспросит его о том, верующий ли он. И Владимир ответит ей, что уже и сам не понимает, во что он верит...
